19.10.2016 в 21:58
Пишет Санди Зырянова:Квартирная отчетностьURL записи
А это было мною написано в команде fandom Russian original 2016.
Название: Квартирная отчётность
Размер: мини, 2075 слов
Пейринг/Персонажи: оригинальные, мифологическиекот, домовой, кикимора, банник, гремлин, анчутка и др.
Рейтинг: R
Примечания: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, достигли возраста согласия и совершеннолетия
Nezvaniy gost, с любовью* * *
Кот Василий и его старинный друг домовой Нафанаил Никитич прогуливались под руку — точнее, под лапу — по квартире. Хозяин спал, лётная форма висела на спинке стула, собранная сумка стояла рядом с кроватью, на тумбочке лежал смартфон, заменявший хозяину будильник. Никитич любил поворчать на сей счет, полагая, что новомодные гаджеты лишь усложняют жизнь, нарушают связи с Космосом и вообще происходят от трех русских слов «гад же ты!». Василию это все было вообще-то безразлично, но насчет смартфона он горячо соглашался. После того, как однажды он потрогал сенсорный экран лапой и нечаянно отправил эсэмэску «выйдешь за меня?» второму пилоту хозяйского экипажа… в общем, гад, он гад и есть. Хоть и «жет».
Назавтра хозяину предстояла длительная командировка по линии ООН — на целых четыре месяца в Алжир. Собственно, именно об этом Никитич и сокрушался.
— Ну вот, — жаловался он, — я уж, почитай, девяносто годков родню деревенскую-то не навещал! Ан обидятся. Скажут, загордился совсем, городской. И так бают про меня, что ломоть я отрезанный. Вот только собрался — и на тебе…
— Так ты же хозяину помогать должен, Никитич, — муркнул Василий. — Хозяина не будет — можно уезжать.
— Нет, Василий, темная твоя душа… Я за домом должон приглядывать!
— А мы на что? Справимся. Езжай, езжай, привет деревенским кошечкам передавай. Они там одна другой аппетитнее. А о том, что я дефабержированный, им знать не обязательно…
Никитич засопел. Это «мы» в устах Василия звучало как-то не очень обнадеживающе. Конечно, в доме кто только не живет — вокруг людей вечно всякая мелкая нечисть вертится, но в присутствии домового начальства она обычно не высовывается. Поэтому Никитич даже внимания не обращал на тех, кто разбегался при его появлении. А Василий, надо же, еще и общий язык с ними нашел, про себя подивился Никитич — и все-таки дал себя уговорить, решив, что Василий все-таки кот почтенный: и вежество понимает, и порядок, дом содержать будет как следует. Никитич только стребовал с него обещание писать еженедельные отчеты.
Полномочия домового он делегировал впервые за всю свою долгую жизнь.
Рано утром хозяин отправился на аэродром, оставив ключи соседке. Никитич же еще до рассвета уехал с оказией в деревню, и Василий, входя в роль главного по квартире, внимательно слушал, что хозяин говорит соседке. Так… кота — это Василия то есть — кормить каждый день «Пропланом», никакой рыбы… цветы поливать… занавески не открывать, а то обои выгорят… проверять санузел… квартирантам своих животных не разрешать… А кто такие квартиранты?
По зрелому размышлению Василий решил, что это не его ума дело. Он прошелся по коридору и коротко мякнул:
— Выходите! Теперь этот мир наш!
Из глубокой тени в углу выбрался Бабай. Он воспитывал еще маму хозяина и считал себя старшим членом семьи. Кровать зашевелилась, и на ней соткался маленький пушистый комок со старческим личиком — хока Марфуля, отвечавшая за хозяйский сон. Из-за приоткрывшейся двери выглянула лукавая мордочка банника Акакия. А из-за батареи высунулся Анчутка.
— Кыш! — зашипел на него Василий. — Еще вас, хулиганья, тут не хватало! Марш отсюда, сопляк!
— Я девочка, — обиделась Анчутка, потеребив кокетливую кисточку на хвосте. — Можно Анечка. И я тоже здесь живу!
Марфуля поджала губы и послала коту предостерегающий взгляд. Бабай степенно огладил бороду.
— Я за ней присмотрю, — пообещал он.
В квартире наблюдалось еще какое-то шевеление. Но Василию было не до него. Ему нужно было найти хоть что-нибудь, чем можно было бы писать. Наконец, он нашел под столом ручку и выкатил ее лапой…* * *
«Здравия желаю тебе, дорогой братец двоюродный, Нафанаил Никитич! Добро ли тебе в родных пенатах?
А житье у нас нонеча непростое стало, как хозяин уехал. На второй же день три девицы красные явились: Абя, Туря и Ендка. Попервах сидели за книжками, так, что я аж всполошился: этак и зрение испортить недолго! У Ендки-то уж и очечки на глазах. Сидели, сидели с утра до ночи, вдруг ушли куда-то — и опять сидят, сидят, читают себе что-то, потом какие-то листовки пишут и под юбки засовывают. Ровнехонько революцию готовят. Я обвыкаться начал: вреда от девок-то никакого. Ан давеча приходят — развеселые, орут, визжат, прыгают и скачут, обнимаются! В жизни не видел, чтобы люди так радовались в будний день. И все твердят: поступили, поступили! А потом бутылку они достали, из каких наш хозяин только бабам наливает. Достали — и выпили! Вторую достали — и тоже выпили! А потом и третью достали. Выпили, само собой. Тут пошло у них пуще прежнего веселье, да вот Туря загрустила чегой-то. Я, говорит, думала, он меня поддержит, мудак энтот. А он, сука, лишь бы потрахаться. Я же думала, говорит, у нас все серьезно! А он как в жопу да в рот — первый, а как поддержать человека, так в кусты.
Девки-то заахали, заохали. А потом Абя, самая резвая, коробку достала. От конфектов. На ней конфекты с розочками и намалеваны. Открыли они ту коробку, юбки позадирали, трусы подъюбные спустили да как начнут в коробку-то… ой, не скажу, что. Закрыли ее, ленточкой перевязали — и пошли куда-то. На почту, говорят. Подарочек мудаку отправить…
И вот кто их воспитывал? Я бы того бабая, что эту Абю вырастил, ужо поспрошал бы, как так!
Ну да энто тебя, как не педагогического работника, не касается, а ковер они своим грязным делом не запачкали, посуду помыли, только пошумели малость, и все. Отдыхай с миром, квартира на замке!
Остаюсь твой двоюродный братец, любящий тебя Бабай».* * *
«Исполать тебе, любезный квартиры повелитель, умывальников начальник и мочалок домовой!
В первых строках своево письмишка скажу, што службу твою мы несем изрядно. За хозяина-то боязно, кто ему в Пол-жире том хорошие сны нашепчет, а плохие отведет, а в дому плохого сна не будет, пока я туточки. Уж как я их гоняю, как гоняю, забудут сюда дорогу.
Дак и забыли, и разбежалися. Мне теперича и делать-то нечего, разве што читать, а без очков я только старые книжки читать могу да рекламные листки. Там буквы большие.
Ан было тут двое. На вид молодцы справные, только уж больно тощие, ну как все это поколеньице. Круги под глазками, пальцы трясутся. Одно слово — молодежь! Думают калькулятором, стирают машинкой, пишут яблофоном… а ты в их снах разбирайся. Навезли гитар, сидят, тренькают — фестиваль у них. Ну, пока они тот фестиваль ждали, так без дела не сидели: день-деньской тренькали. Я аж заслушалась. На третий день даже разбирать начала, где ихний технорэп, где дэт, а где трэш.
А как прошел фестиваль, так они и веселые домой вернулись. И давай курить! Видать, пропили все денежки-то, что и на курево не осталось: одна у них самокрутка на двоих была, и все. Так чего удумали-то: один взял ее в рот с одного конца, другой — с другого, пыхкают дымом и ржут, что твои кони! Ржали, ржали, пока дымом не подавились и не закашлялись. Кашляют — и ржут. Накурили в дому, дым коромыслом!
Я и осерчала. Ну, думаю, держитесь! Будете знать, как курить на вверенной Марфуле территории!
Одному я вона какой сон навеяла: идет он, значит, по пустому городу, дома все разрушенные, а между домов, значит, висельник висит. Весь ссохся, болезный, с лица кожа сползла, сухие глаза в глазницах торчат, гнилые руки из рукавов высовываются. И башмаки, ровно в книжке старой, под ним лежат. И отвернуться бы, дак нельзя — не твой то сон, паря! Глядит, глядит, а потом и видит, что это ж он сам висит весь сгнивший…
А второму от меня подарочек таковский был: лежит он весь голый, , значит, и красавица тут как тут. Сарафан скинула, подбоченилась, а потом — прыг и на него! Села мохнаткой-то своей на его отросток и ну скакать, смехом заливаться! И тот, дурашка, поначалу аж расплылся от радости… а у красавицы на лице кожа скукожилася, позеленела, зубья из пасти-то выбежали, наклонилася она — и в горло ему зубами! Орал он, орал, а проснуться-то и не мог: я не даю.
Уехали они прям бегом. Давненько я так не разгуливалась! Так что ты уж, любезный Нафанечка, не волнуйся: квартира твоя в надежных руках.
Прощаюсь засим дорогая твоя хока Марфуля».* * *
«Good night, Mr. Nafanya!
Прошу прощать, я не русск хорошо.
В ваш домик дело есть порядок. Был один freak, реальный geek, жизнь два дня, вся техника трогать. Компьутр есть игра, порно смотреть, я с ним. Мирокволнокая ПК есть не квалитативныйбалалайк(зачеркнуто)пианона(зачеркнуто) инструментариум. Geek его брал, он гудел дым. Я остановил, наладил, дыма нет, гудеть нет, geek положил яйцо, взрыв есть. Бамц! Geek — а-а-а-а!
Хотеть сказать, что он свое яйцо положил. Бабай не дал.
Деньги за инструментариум на комоде. Там за мирокволнок, за телевиз сет, за стирание, за утьюинг и отдельно доску. Рубашка, к доске приклеилась, оставил geek тоже. Деньги за порн под клавиатурой.
Искренне ваший, гремлин Джек Поломатель».* * *
«Йо, старикан!
Вот спасибо, что ты свалил. В жизни так не прикалывалась. Кароч, тут два гея приперлись. Каак улягутся гдепопало: то на кровать, то на тахту, то на пол, то на обеденый стол, и ну сосать! С выдумкой сосали, хозяину бы посмотреть и поучитца. Это они думали, что хозяин открыл лав-отель. А потом у них презики закончились, и они среди ночи поперлись в аптеку. Почти до утра лазили, искали. А потом на соседку тетю Нюру наехали, что запасных не положила в тумбочку.
Это они в первую ночь так развлекались. Во вторую они уже затарились чем могли: и с пупырышками, и с бороздками, и цветные, и сладкие. Только к этому времени хозяйские простыни были уже все мятые и ХЗ в чем, сам знаешь. Мне бы и порадоваться, так я же дежурю.
Вопщем, сперла я у них это добро. В один, с пупырышками, огурец засунула и одному в жопу ткнула. Он как заорет! В тот, что с бороздками, я воды налила и спотолка на них кинула. А че, умываться же надо! А потом вытащила еще один, люминесцентный, надула и выпустила. А он светитца зеленым светом и летает. Они с дуру ниче непоняли, вскочили и воют: призрак, призрак! Вылетели, даже ращетного часа двенацать-нольноль ждать нестали.
Так че, за простыни с тебя шоколатка.
Анчутка Анечка, с приветом».* * *
«Милый Нафанечка!
Квартирка наша цела, не извольте мандражировать. Пока я на посту, никому не позволю фраппировать домашнее народонаселение. Аппетит мой удовлетворен как никогда. Последние арендаторы были люди на редкость авантажные: пришли — и свет включили. В прихожей, в кухне, в гостиной. Читают — три лампочки, не меньше, горят. Моются — две настольные лампы в ванную принесут. Зеркало над ванной повесили, чтобы себя лучше разглядеть. А уж как супружеский долг отдавать, так все люстры, что были, зажигают, музыку поставят — и погромче! Соседка тетя Нюра им принесла свой старый телевизор взамен того, что гик устроил пердимонокль. Так они еще и адультное кино ставят. Посмотрят-посмотрят, как в кино делается, и сами так делают. А зеркала и лампы им в будуаре нужны были, чтобы как можно скрупулезнее воспроизвести.
Боюсь, по возвращении вы меня не узнаете. Ибо если ранее вы меня даже не замечали, так как я проворно ретировался, то сейчас я стал корпулентным и не могу так свободно шпацировать по потолку. Каналья Акакий утверждает, что я размером с тумбочку. Но мысля футуристически, скоро приедет хозяин и снова посадит меня на строгую диету!
Примите уверения в глубоком к вам почтении. Покорнейше прошу не предавать меня анафеме за недостачу лампочек, в том, что их не комильфо, виновны авантажные арендаторы.
Потолковый лампожуй Вениамин».* * *
Петровна, старая почтенная кикимора, исполнявшая обязанности писаря, аккуратно выводила: «А он как отвинтит душевой дождик-то, шлангочку в жопку полюбовнику-то как засунет, а потом ждет, пока тот на унитазе насидится! А потом опять ему шлангочку в жопку. А как вымыл добела, к стене его отвернул, сам на коленки стал и ну ему жопку цаловать и вылизывать! А тот знай себе поохивает…»
Кикимора слегка зарделась и покосилась на банника Акакия, надиктовывавшего свой отчет с серьезным и бесстрастным видом. Акакий полагал, что отчеты о состоянии жилища и поведении жильцов должны быть как можно подробнее, поэтому не упускал ни одной мельчайшей детали.
— Что? — наконец, заметив замешательство Петровны, спросил он. — Ничаво не знаю и знать не хочу! Банник я и в санузле живу, коль он совмещенный. А про кухню и библиотеку пусть Вениамин с Поломателем отчитываются.
Петровна вздохнула и снова зашуршала по бумаге: «…поохивает, бедрами подмахивает, а потом спинку-то прогнул, руками полушария раздвинул…»
— Я за Василия нашего беспокоюсь, — заметила она, дописывая «елдачок меж полушарий тех и воткнул». — Ужо Нафанька-то ему выскажет за всех, кто тут без его ведома и с Васильева разрешения ошивался. А то, что Вениамишка разрешения не особо спрашивал, а Поломателя ентово сам хозяин с самолета принес, то дело второе!
— Мое дело — мышов да крысов сюда не пущать, — Василий услышал и ощетинился. — А гремлинов и анчуток пусть сам гоняет, если хочет. Вы лучше скажите, что мы с новым постояльцем будем делать?
— А кто у нас постоялец? — заинтересовалась Анечка, предвкушая очередную пакость.
— Странник юродивый из этой, как ее… транс… трансвести… не! Трансильвании. Обет у него ездить со своим спальным местом. Всю квартиру на предмет чеснока обнюхал, — доложил Бабай.
Жители квартиры уставились друг на друга, замерев.
— Какой афронт, — прошептал Вениамин. — Это же вампир!
— Упырь, што ли? — Марфуля пренебрежительно фыркнула. — Приструним! И не с такими справлялись!Любэ & Мельница — Пёрышко
URL записи