Я закрою глаза, я забуду обиды,
Я прощу даже то, что не стоит прощать,
Приходите в мой дом, мои двери открыты,
Буду песни вам петь, и вином угощать.
Наглючий черный котишко с большим размахом предавался разнузданному разврату – пил кофе с коньяком, орал песни с крыши, дергал за хвост соседского Бобика и пинал незваных квартирантов-мышей за честно стыреный у котишки огромный кусок сыра. Это непотребство продолжалось уже… хм… да с 1 марта продолжалось. Как начал праздновать Всемирный день котэ, так и празднует, празднует, празднует…
Соседи уже позанавешали стены коврами, окна плотными занавесями, двери войлоком, но… не помогло. Шум от черного недоразумения стоял такой, что Боинг на взлете нервно курил в сторонке, а попсовые исполнители срочно перешли на тяжелый рок.
Мых, мирно дефилировавший мимо на своих перепончатых крылышках, был просто сбит на землю звуковой волной. Потрепыхавшись на холодном мокром снегу, Мых все-таки взял себя в крылышки и сумел взлететь на форточку недоразумения, открытую в честь плюсовой температуры и яркого солнышка, не замутненного облачностью.
Картина маслом, представшая ошарашенному взору перепончатокрылого поразила воображение скромного и застенчивого визитера. Котэ валялся на диване кверху пузиком, с фужером в пухлой лапке, в окружении бутылок с коньяком, флаконов с валерьянкой, чашек из-под кофе, тарелок с нарезанными колбаской, сыром, рыбкой, чипсами, и почему-то свеклой под майонезом, и самозабвенно мурлыкал. С компьютера лились шлягеры Цыгановой и Круга. Мыши-квартиранты, оккупировав компьютерные колонки, обнявшись, вторили песенному репертуару, прихлебывая коньяк «три буряка», невесть откуда взявшийся у рафинированного в вопросах выпивки кота, а соседский Бобик под креслом мирно утешался нескромных размеров куском ветчины.
- Март, чо…
Мых только пожал плечами.